Гости издалека

I

В благостной тишине летнего дня Семен неспешно прогуливался по дорожкам профилактория и с легким волнением ожидал приезда необычных гостей. Обком профсоюзов направлял сюда группу детей из зоны Чернобыльской АЭС и просил проследить за их размещением, предупредив, что поездка организована каким-то фондом из Голландии.

Западный холм с сосновым бором отбрасывал гребенчатую тень до середины противоположной горы, у которой часть верхнего, почти безжизненного каменистого склона ярко блестела на солнце, будто помогая ему дополнительно освещать широкое лесное урочище с зеркальной поверхностью искусственного озера. И если там, на склоне, явственно ощущались зной и духота, то здесь все дышало нежной прохладой и свежестью зеленого оазиса.

Вскоре красно-белый «Икарус» медленно проехал вслед за автомобилем ГАИ по узкой полосе асфальта и, шумно выдохнув тормозами, остановился на площадке у столовой, густо обрамленной со всех сторон темной зеленью акации, сирени и черемухи.

— О! Как красиво! Глин, поторопись! — оглядевшись, произнесла с иностранным акцентом молодая женщина, вышедшая из автобуса первой и поблагодарившая Семена за поданную руку. Края ее тонкого носа чуть подрагивали от желания быстрее вдохнуть свежий лесной воздух с легким ароматом сосновой смолы, поздних июльских цветов, скошенной травы и подопревшей листвы.

— Да, да, Жанна! — с похожим акцентом отозвался ее спутник, покидавший салон с небольшими сумками в руках и фотоаппаратом на шее.

Оба выглядели странновато для наших мест: на Глине — длинные, с большими карманами широкие шорты салатного цвета, выпущенная морская тельняшка и коричневые сандалии; ноги Жанны в простеньких босоножках, выше на резинке совсем не элегантная цветастая юбка цыганского пошиба, в нее заправлена полинявшая серая майка, видимо, когда-то бывшая белоснежной. Смущали два обстоятельства этой майки — во-первых, то, что левая пройма была завязана узлом, а во-вторых, под майкой не было ничего, и это было заметно. Непривычно смотрелись и длинные русые волосы Глина, тесемкой собранные сзади хвостиком.

За иностранцами потянулись остальные пассажиры «Икаруса» — две девушки и двое парней, видимо вожатые, а также ватага полусонных от дороги ребятишек десяти — пятнадцати лет с небольшим преобладанием девочек. Последней оставила автобус еще одна молодая женщина в белом халате. Уделяя особое внимание детям, Семен помог каждому из них сойти, приветливо подав руку или поддержав багаж, стараясь при этом не выглядеть слишком любопытным и слишком сострадательным — боясь, что их может в равной степени обидеть и то, и другое. Судя по улыбкам, ему удалось рассеять их настороженность, и вскоре они весело галдели обычным детским гвалтом, отличавшимся от местного необычной интонацией и смешным произношением буквы «г».

После того, как дети обустроились в комнатах, выпили чаю с молоком и разбрелись с вожатыми по территории, Семен пригласил Глина и Жанну посмотреть районный центр и встретиться с начальством. С самой верхней точки дороги полюбовались живописным видом районного центра, откуда были видны почти все его достопримечательности и даже две соседние деревни.

Голландцев местными фермами и полями удивить было невозможно, концерта в этот день не было, полки магазинов были неинтересны, поэтому после беседы с шефом пришлось прибегнуть к испытанному средству:

— Водка, вино?

— Ноу, ноу! — закачали оба головами и сморщились, вероятно, вспоминая радушный прием в столице, которая умеет встречать гостей.

— Может быть пива? — без надежды в голосе произнес Семен, начиная тяготиться такими скучными иностранцами. В студенческие годы доводилось выпивать с немцами, кубинцами, чехами, поляками и еще много с кем, кто по-русски быстро, из собутыльника превращался в друга.

— О! Пиво да! — вдруг оживился Глин, и его подруга согласно кивнула.

Владелец пивзавода распорядился угостить голландцев свежим напитком, и вскоре все трое сидели за кухонным столиком в квартире Семена, где его молодая жена, оторопевшая от неожиданности, безуспешно пыталась создать хотя бы видимость угощения, потому как угощать было нечем. Приветливо улыбаясь гостям и взглядывая с немым укором на мужа, не соизволившего предупредить заранее, она порезала хлеб, оставшийся кусочек сыра и не совсем спелые помидоры, открыла банку китайской тушеной свинины — единственное богатство холодильника, поставила масло, сахар и присела, смущенно перебирая фартук.

Канистра с десятью литрами холодного пива располагала к неспешной беседе, робость постепенно ушла, и молодые люди с удовольствием общались. Благо, что Семен после института еще не забыл английский, а жена немецкий. Правда, некоторые манеры иностранных гостей заставили ее поволноваться:

— Фу, какие невкусные! — проглотив ломтик помидора, сказала Жанна, оставаясь при этом улыбчивой и приветливой, давая понять, что хозяева не виноваты.

— Я трупы не ем! — немного погодя вдруг заявил Глин, для убедительности оттянув пальцами кожу на руке, когда ему подвинули тарелку с тушеной свининой. От такой непосредственной трактовки вегетарианства даже Семен поежился, но и эта неловкость быстро прошла. Дальнейшему укреплению дружбы и взаимопонимания способствовали несколько фортепианных пьес молодой хозяйки, а совместно исполненные под гитару задушевные «Подмосковные вечера» убедили всех в том, что братство состоялось.

Уже стемнело, когда голландцы с Семеном вернулись в профилакторий. «Волшебная» канистра и костерок на поляне способствовали более тесному знакомству со студентами-вожатыми, а также детским врачом Ириной Ивановной, назначенной в группу приказом свыше. Врач постоянно уходила проверять детей, не надеясь на спящих голландцев, в то время как остальные, захмелев и осмелев, наперебой рассказывали Семену о трагедии в Чернобыле, о жизни украинцев и белорусов, об общих недостатках в Союзе. Дело дошло до анекдотов и, само собой до общих песен, которые под гитару попеременно запевали Семен и студент Володя. К концу встречи вожатый совсем уж раскрепостился и, перевирая мелодию «Машины времени», откровенно орал:

«Ты можешь ходить, как запущенный сад,
А можешь все наголо сбрить.
И то, и другое я видел не раз,
Кого ты хотел удивить!..»

Наконец, вожатые угомонились и ушли, оставив Семена наедине с врачом у тлеющего костра.

— Ну, как Вам у нас, нравится? — банально спросил он для начала разговора.

— Очень. У нас в Полесье болотистая местность, гор нет совсем, а здесь красиво, — ответила она, с восхищением глядя на темный силуэт скалистой горы на фоне звездного неба.

— Как вас встречают?

— Да отлично. Слава Богу! Все предлагают посильную помощь, как только узнают, каких детей мы привезли. Да и голландцы сильное влияние оказывают, за все платят они, а к иностранцам с деньгами, сами знаете, у нас отношение особенное.

— Ну а здесь, конкретно, что может вас не устроить?

— Честно сказать, не нравится санитарное состояние профилактория, — ответила она, твердо глядя Семену в глаза. Красивое место, хорошее название — «Березка», но неуютно, все требует ремонта, в пищеблок страшно заходить. Персонал привык работать тяп-ляп, посуда замызганная, готовят невкусно. Голландцы недовольны, Вы уж извините!

— Я так и думал. Профилакторий из рук в руки переходит, руководство постоянно меняется, а проблемы накапливаются. У людей зарплата низкая, поэтому нет огонька, желания хорошо работать.

— Руководство о деньгах для себя больше думает. В расходы чего только не включают, чтобы голландцев раскрутить на деньги, приписывают то, другое, не думая о детях. Мясо с запахом, хотя условились, что его свежим с рынка привезут. Овощей мало, про фрукты «забыли». С учетом профессионального уровня персонала не очень приятная картина получается.

Семен печально вздохнул. Объявленная перестройка возбуждала частный интерес, но не прибавляла всеобщей сознательности, страну куда-то несло. Все больше появлялось дельцов и желающих разбогатеть, не заботясь о нравственных «тормозах». Дверь благополучия была крепко заперта замком идеологической бюрократии, а ключ от этого замка либо прятался в небесах, либо гулял по стране и никак не мог попасть в нужные руки.

— Завтра доложу шефу, он умеет с «городскими» разговаривать, думаю, поправить дела можно. Тут рядом два колхоза со свежим молоком и мясом, маслозавод хороший, зачем из города везти? Овощи с картошкой уже у многих созрели.

—Спасибо. Боюсь, что поздно — с голландцами договор подписан, с поставщиками тоже. Помогите лучше купить натурального меда, хотя бы литров пять-шесть. Нашим деткам он очень полезен будет.

— Да, конечно, — пообещал Семен. — У меня есть…знакомый. Он хотел сказать «дядя», но вовремя сообразил, что и его могут заподозрить в желании поживиться иностранными деньгами — тоже ведь руководитель. Номенклатурщик.

— Ирина Ивановна, понимаю, что устали, — продолжил он, — но мне очень хочется о детях узнать. Слишком все плохо у них? Надежда есть?

— Да как сказать? Непросто, но небезнадежно. Лейкоза нет. Радиоактивного йода многие наелись через молоко, со временем начал развиваться рак щитовидной железы. Сейчас он в начальной стадии, проявляется слабо, лечится успешнее, но доля риска высока. Эта поездка — отдельный пункт программы, а еще предусмотрены химиотерапия, облучение, в крайних случаях операция. Надеемся на лучшее и детям это внушаем. Они разные — и мудрые, и боязливые, и спокойные, и истеричные. И к проблеме своей относятся так же — кто паникует, кто в апатию впадает, есть и герои, стараются виду не подать. Голос ее вдруг переменился:

— В глаза им смотреть тяжело, особенно когда занемогут. Молчат, а во взглядах вопросы: «Это пройдет? Это ненадолго? Я же сегодня не умру?»…

На щеках врача появились слезы, а подбородок мелко задрожал. Семен всегда терялся, когда у жены так же дрожал подбородок, когда она плакала. Утешитель из него был плохой — долго не мог найти нужных слов, только бормотал что-то непонятное, да вздыхал тяжко, грубо поглаживая по голове. Ничего нового и теперь он не придумал, но его неуклюжие движения и бормотанье удивительным образом подействовали — женщина благодарно улыбнулась ему и быстро успокоилась.

По дороге домой Семен печально размышлял об участи тысяч людей, вынужденных оставить свои насиженные места, дома и квартиры, перенести разлуку со многими, кого-то похоронить. В голове назойливо и тоскливо звучало:

«Скажи мне, чему ты рад?
Постой, оглянись назад!
Постой, оглянись назад! И ты увидишь,
Как вянет листопад, и вороны кружат
Там, где раньше был цветущий сад».

II

С утра хлопотно закрутили текущие дела, но Семен успел доложить шефу о проблемах профилактория. Обедал у родителей в соседней деревне, где и договорился о продаже свежего меда.

Однако вечером, когда Семен завершил все дела и приехал в «Березку», его ждали совсем плохие новости. Сначала расстроенный Глин сообщил о пропаже фотоаппарата, который был далеко недешевым, а затем Жанна сообщила, что они увозят детей на базу отдыха на Байкал, причем уже завтра. На вопрос «Что случилось?» она горестно махнула рукой и посоветовала поговорить с врачом или вожатыми.

Более свободным оказался Володя, который сидел на скамейке возле столовой и меланхолично сматывал бечевку от флага, что служило бесспорным фактом подготовки к скорому отъезду.

— Добрый вечер! — настороженно произнес Семен, присев рядом с вожатым.

— Здравствуйте! — приветливо отозвался тот и быстро заговорил, не дожидаясь вопросов:

— Здесь такие дела! Утром одна дамочка из города визгом визжала, когда Жанна за питание на нее «наехала»: привезли продукты, голландцы с нашим врачом все осмотрели, обнюхали, да и завернули обратно, везите, мол, свежее. Потом Глин панику поднял — фотоаппарат «свистнули». Днем ребятня претензии предъявила: скучно, клуба нет, на озере опасно, песка нет, катамаранов с лодками тоже. В общем, одна природа красивая и остается. Голландцы заявили, что они с профсоюзниками договор расторгнут, а заключат с турбазой на Байкале, все равно туда ехать собирались, об этом озере только и разговоров. С Вами жалко расставаться так быстро. Пивка не привезли?

Семен не ответил. Он подавленно молчал и чувствовал, как все сильнее начинали гореть лицо и уши — признак стыда с примесью досады, а внутри закипала злость на объект, который еще не был определен, но уже был обязан разделить с Семеном всю тяжесть вины и позора за этот несчастный профилакторий.

Очень быстро под разнос попали работники столовой, допивавшие бутылочку прямо на кухне за разделочным столом. Не сдерживаясь, он стыдил их, как только мог, в конце концов, обозвал «ханыгами», разбил о пол почти пустую бутылку и пообещал ночлег в отделе милиции.

— Да Вы не наш начальник, не пугайте! — с пьяной смелостью перечила временная посудомойка Танька, — а эта халда с порванной проймой пусть уматывает в Голландию свою, там порядки наводит. У себя сами как-нибудь разберемся.

— Ага, вы разберетесь! — кипел Семен, — по косточкам все разберете и пропьете! Ославились на всю Европу! До вашего начальства, кстати, тоже очередь дойдет.

— Рыбу чистят с хвоста, а гнить-то она с головы начинает, — изрекла повар тетя Рая и дала знак подружкам молчать, начав убирать со стола.

Намек был настолько прозрачен, что Семен быстро пришел в себя, остыл и даже извинился за собственный дебош, памятуя о вчерашнем возлиянии на поляне. На душе стало горько: простые люди ждали от властей перемен, а их все не было, и любой начальник был в этом виноват. Система не работала, хотя совсем недавно «андроповская рука» привела в чувство страну, трезвеющую на глазах: люди снова учились быть ответственными, народ восторгался проверками кинотеатров в рабочее время, в партии прошло несколько чисток, резко повысился спрос с руководителей всех рангов. И вот опять застой, пустая болтовня, снова безверие людей и их равнодушие, порождающее озлобление, пьянство и воровство.

Семен был убежден в том, что положение могли спасти настоящие коммунисты, способные повести людей за собой, но их небольшое количество тонуло вместе с инициативами в основной массе членов партии, живущих по простым обывательским законам. Однажды, будучи слушателем партийной школы, Семен предложил внести изменения в партийный устав по созданию фильтра членства и оценке работы коммунистов. Идея была проста — уж если КПСС назвала сама себя авангардом народа, то пусть бы и народ этот авангард формировал, а также следил за его кристальной честностью. Но идея натолкнулась на такое дремучее ханжество профессоров, что Семен публично обвинил их в преступном догматизме. «Благодаря вам теперь народ и партия НЕ едины!» — писал он в заявлении, не думая, что за это можно серьезно поплатиться.

В столовой было душно, и Семен покинул ее. В голове всплыло:

«Ты стал бунтарем, и вздрогнула тьма,
Весь мир ты хотел изменить.
Но всех бунтарей ожидает тюрьма,
Кого ты хотел удивить!»

Пронесло, его тогда не стали трогать. А в стране ничего не менялось, хотя тревожные звонки звучали все громче — Афганистан, Чернобыль, Прибалтика…

— Э-э-э! По-моему, теперь мой черед утешать? — нежно прозвучал голос над ухом поникшего на скамейке Семена. И, действительно, хорошими словами о районе, людях и природе Ирина Ивановна успокоила, заставив еще и смутиться оценкой его самого.

— Я только с медом договорился, завтра будет, — огорченно произнес он.

— Ничего. У меня к Вам другая просьба есть, поможете?

— Да все, что угодно теперь, только бы вину нашу сгладить!

— Ну, перестаньте! А просьба такая — надо бы в городе заранее организовать обед, в кафе или ресторане, голландцы платят. Мы пока доедем, пока закажем, а хочется быстрее доехать до байкальской турбазы.
Остаток короткой встречи ушел на обсуждение примерного меню обеда.

III

В городе Семен быстро договорился обо всем с директором ресторана еще до совещания, на которое формально был командирован, а после его завершения встретил красно-белый «Икарус» в назначенное время.

Как и позавчера, он помогал выходить из автобуса детям, но теперь они были такими близкими, словно жили долго рядом и стали одной семьей. Семена тронула обоюдная радость этой встречи — искренняя и добрая, полная приветливых взглядов и улыбок, хотя они толком и не успели пообщаться.

В суете начавшегося обеда Семен заметил необычайную бледность на лице одной девочки и помог уложить ее на стулья в углу зала, подложив под голову халат Ирины Ивановны. Врач, ласково называя девочку Ксаночкой, привычно проверяла ее пульс и давление, давала нюхать нашатырь, в то время как Семен в известном состоянии тупо гладил вспотевший лоб девочки и что-то бормотал. Внезапно он умолк и замер от взгляда, который в страхе и отчаянии был адресован именно ему: «Вы поможете, это пройдет?» Семен ощутил, как холодный пот выступил и у него, внутри огнем полыхнули жалость и тревога. Мгновенно осознав, что это не тот случай, когда можно пребывать в замешательстве, он принял по возможности бодрый и беспечный вид и, ласково глядя Оксане в глаза, уверенным голосом произнес:

— Ну, успокойся! Все хорошо, тебя просто укачало в автобусе.

— Да-да! — удивленно посмотрев на Семена, подтвердила врач, — немного отлежись и за стол, хорошо?

Оксана с облегчением кивнула и закрыла глаза.

Ирина Ивановна тронула ее руку и устремилась в другой угол, где также на стулья вожатые уложили еще одну девочку и тут же, следом мальчишку, которому уже пришлось делать укол. В ресторане наступила тишина.

У стойки Семена с нетерпением ожидала директор ресторана:

— Что с ними? Очень плохо? Может «Скорую» вызвать?

— Да нет, обошлось пока. Укачало.

— Слава Богу! Вы знаете, мы тут решили сделать скидку в пятьдесят процентов, — в глазах ее появились слезы, — хоть чем-то помочь!

— Спасибо! Я скажу голландцам. Они, кстати, очень довольны вашим рестораном.

К концу обеда к стойке подошел средних лет мужчина восточного типа, тихо спросил у Семена про детей, а затем вытащил из бумажника пять тысяч рублей.

— Так много, — удивился Семен, — здесь на три обеда хватит!

— Больше бы дал, с собой нет.

— А как Вас зовут?

— Это неважно. Удачи вам! — ответил мужчина и быстро вышел из зала, окинув детей грустным взглядом.

Директор ресторана привела голландцев в изумление, когда принесла счет с огромной скидкой, а после оплаты еще и вручила сто сорок рублей от обедавших в это время клиентов. Позже в автобусе, когда Семен передавал деньги от незнакомца, Жанна сказала: «Как много хороших людей в России! И как мало нехороших!»

Вероятно, из-за пережитых волнений расставались буднично, словно не навсегда, разве что Семен долго махал рукой автобусу, да из него кто-то в одном окне отдернул шторку и махал в ответ до тех пор, пока «Икарус» не скрылся за поворотом.

IV

Утром шеф положил перед Семеном деньги и сказал:

— Добавишь немного своих и езжай за медом для чернобыльцев.

— Так мы вроде как вчера попрощались, — растерянно заморгал Семен, да и денег у них теперь хватит, — и вкратце рассказал о вчерашних событиях.

— Ну, вот видишь, все же хотят помочь. Давай, мы тоже свою лепту внесем, — он тяжело вздохнул, сел напротив Семена. — Страшно представить, что там творилось. Это не наши игрушки в гражданскую оборону. За профилакторий, конечно стыдно, в обкоме профсоюзов буду разговаривать. Отдел милиции, как назло, фотоаппарат найти не может, а память о районе у гостей надо добрую оставить, так что собирайся и вези мед! Заодно в Байкале искупаешься. Или кого-то другого командируем?

— Нет-нет, — испугался Семен, — я полетел!

Через полчаса он уже разговаривал с тетей, которая пригласила их с водителем в летнюю кухню, где их ждали трехлитровые стеклянные банки с «жидким золотом», в котором, казалось, нектар цветов был переплавлен с частицами яркого летнего солнца.

— Какая красота! — невольно вырвалось у Семена, — донниковый?

— Нет, это из Черемушек, с покосов. Разнотравный — самый полезный. Как повезете-то? Банки бы не побились.

— У нас коробка глубокая есть, тряпками обернем, газетами переложим.

— Ага. Ладно. Ну, давайте, чаю с медком попейте, да езжайте с Богом! — с этими словами тетя налила чаю в фарфоровые кружки, разбавила кипятком из электрического самовара и поставила вазочку с лакомством.

Семен протянул ей пачку денег и, пока длился пересчет, с удовольствием угостился вместе с водителем ценнейшим продуктом дикой природы, способным излечивать от многих болезней.

— Мы вчера решили, — закончив считать деньги, сказала тетя, — вот эту банку от нас передашь в подарок. Жалко ребятишечек, пускай едят на здоровье, мед от всего помогает. А это, — добавила шепотом, — домой гостинчик, — и сунула в руку Семена банку поменьше.

— Спасибо! — у Семена запершило в горле…

На турбазу приехали незадолго до ужина, так что мед стал великолепным десертом для всей делегации, весьма обрадованной неожиданному подарку. Новая встреча была недолгой, так как все спешили на берег, и вскоре Семену, наконец, удалось погрузиться в священные воды Байкала. Он с упоением плавал и одновременно пил чистейшую воду, не опасаясь заболеть, разглядывал дно, камни и даже рыбешек на глубине, безбоязненно открывал глаза под водой, зная, что зрение от этого станет только лучше. Вода в заливе была достаточно теплой, поэтому купался долго, с неохотой выйдя на берег, когда сил уже не оставалось, а кожа стала «гусиной».

Закат малинового цвета чарующей полосой стелился по воде, создавая картину волшебной дороги, ведущей далеко за горизонт и рождая желание устремиться по ней прямо в бескрайнее небо. Байкал с тихим шумом накатывал на прибрежную полосу и откатывался назад, переворачивая и перемещая крупинки песка и легкие ракушки, создавая с каждым разом на берегу новый рисунок с блестящим малиновым отливом.

Дети далекого Полесья вместе с Ириной Ивановной босиком носились по песку и шлепали по воде величайшего на Земле озера, а у костра Глин с Жанной из еще более далекой Голландии задумчиво слушали красивую белорусскую песню.

И этот закат, и блестящие рисунки на песчаном берегу, и веселящиеся дети со своими наставниками вызывали у Семена неведомое ранее ощущение великой гармонии мироздания и любви ко всему сущему.

Иллюстрация к рассказу "Гости издалека" из книги Ильи Миронова "От чистого истока..."
Отправить
Поделиться
Запинить